Призрачная встреча (Дама Достоевского)

Юрий Пантелеев

В конце июня, в солнечный теплый день, фотохудожник Егор Прозоров, стоя на Сенном мосту, задумчиво смотрел на игру солнечных бликов в тёмной воде Екатерининского канала. Приложив фотоаппарат к глазу, он увидел, что кованые решетки Сенного, деревянного моста отбрасывают длинные тени, которые в сочетании с продольными досками создают рисунок тюремной решетки. Во всяком случае, у него возникло такое сравнение. Надо сказать, что Прозорова, как истинного петербуржца и художника, очень притягивало и волновало творчество Достоевского, в особенности роман «Преступление и наказание». Прозорову пришла мысль, что старинный деревянный мост и тени решёток на нём, в проекции на чёрную воду канала с пляшущими солнечными бликами, очень символичен. Он стал вытягиваться, чуть-чуть приподнимаясь на цыпочках, в поисках лучшего ракурса, который вместил бы весь сюжет, как краем глаза заметил, что рядом прошла старушка. Вспыхнула мгновенная ассоциация – надо же, какие люди ходят – прямо старуха-процентщица. В голове пронеслось: жалко, сейчас уйдет, а вот, может быть, познакомился и попробовал бы её снять в образе старухи-процентщицы.

Прозоров сделал несколько дублей с разных точек, опустил камеру и посмотрел по сторонам. Незнакомка, как ни странно, стояла в нескольких метрах и пристально-изучающе смотрела на него. Егор обрадовался и одновременно удивился: «Надо же, не ушла!»

Она, тем временем, подошла к нему и довольно подозрительным голосом спросила:

– А чем вы здесь занимаетесь, молодой человек? Что фотографируете?

Егору понравилось, что старушка назвала его молодым человеком, но не понравилась, как ему показалось, её подозрительность. Поэтому он довольно сдержанно, но всё-таки с нотками доброжелательности, объяснил, что работает над темой «Петербург – Достоевского».

Пожилая дама, как теперь её стал называть про себя Егор, довольно быстро среагировала и задала точный вопрос:

 – И куда вы собираетесь это пристроить?

 Прозорова немного кольнуло слово «пристроить» о своём творчестве. Но всё же он серьёзно и с достоинством сказал:

– Как пойдёт, может быть, выставку сделаю или чего круче, альбом издам.

– Да, это интересно. Здесь места Достоевского, он тут много ходил», – уверенно сказала дама. После небольшой паузы пожилая дама задала вопрос, даже с некоторым вызовом:

 – А вы знаете, где я живу? И не дожидаясь ответа, продолжила: – В доме, где Гоголь написал «Вечера на хуторе близ Диканьки».

Прозоров заинтересовался:

– И где этот дом, далеко?

– Да нет, совсем рядом, если у вас есть время, пойдёмте, я покажу.

Егор на секунду замялся, подумав, что сейчас, как раз хорошее контрастное освещение с облаками на небе. Можно снять ещё несколько мест по теме, но с незнакомкой расставаться не хотелось. Дом находился действительно недалеко, в Столярном переулке. Пока шли, Егор решил познакомиться. Его спутница представилась и с достоинством улыбнулась:

– Меня зовут Августа Ивановна.

– Необычное у вас имя, – заметил Егор.

– Думали еще необычней назвать, да Достоевский помешал.

Прозоров хотел было спросить, каким образом помешал, но они уже подошли к дому.

Вход в арку двора был закрыт на решётку. Чтобы создать приятное настроение своей спутнице, Прозоров предложил Августе Ивановне сделать несколько фотографий. Она, ни на секунду не сомневаясь, отложила свою кошёлку в сторону и, спокойно-уверенно, вполоборота встала у решетки. Прозоров стал искать наиболее выгодные повороты для портрета, при этом удивляясь, насколько молодо, с изяществом и живо, не свойственно её возрасту, пожилая дама всё проделывала.

Когда закончили, Егор выдохнул:

– Вас интересно снимать и приятно.

Дама улыбнулась и показала рукой:

– Вот этот дом. А я живу в этом подъезде.

Прозоров обвёл взглядом довольно большой двор-колодец, выискивая глазами, за каким именно окном мог сидеть Гоголь и писать свои «вечера». Вдруг он услышал или, ему показалось, странное, неожиданное предложение, исходившее от старушки:

– А если желаете, пойдём ко мне домой.

После этих слов, сказанных глуховатым голосом, у Прозорова почему-то непроизвольно пробежали мурашки по спине. Ему тут же вспомнился старый фильм «Вий» и та сцена, где старуха, пристально глядя на философа Хому, прохрипела: «А ты – уляжешься отдельно от своих товарищей». Мотнув головой, Егор внутренне усмехнулся – старуха – Достоевского – нечистая сила – Гоголя. Возникло ощущение, чего-то нереального.

Августа Ивановна, тем временем, смотрела выжидательно.

– Да, да, конечно, буду рад. Несомненно, интересно побывать в таком доме. Скажите, а это удобно?

– Конечно, удобно, тем более что я живу одна!

Августа Ивановна открыла дверь. Они вошли в полутёмную парадную. И, как только начали подниматься по лестнице, Прозоров сразу же подумал, что именно по такой лестнице Раскольников шёл к старухе-процентщице. Старинный петербургский дом: тяжелые мрачные своды потолка, на каждой площадке этажа маленькие оконца слабо подсвечивают решётки лестницы, кругом гулкий камень. Августа Ивановна не быстро, но довольно уверенно, поднималась рядом с Прозоровым.

Между вторым и третьим  этажом они остановились. Прозоров с интересом, но как бы стесняясь своего вопроса, осведомился:

           – Августа Ивановна, а вы не боитесь незнакомого человека домой приглашать?

– Вас не боюсь, вы свой, я вижу.

Когда подошли к двери в квартиру, и старушка начала её открывать, Прозорову представилась сцена прихода Раскольникова к процентщице. В голове пронеслось: « Только колокольчика на двери не хватает».

Дама, как будто подслушав его размышления, неожиданно сказала:

– Недавно у меня колокольчик здесь висел, за дверью, механизм вот стёрся, пришлось снять.

Августа Ивановна открыла дверь и предупредила:

– Осторожно идите, здесь три ступеньки вниз.

Из полумрака вошли в освещённую от окон комнату. Прозоров почти сразу увидел развешенные по стенам картины, в основном графику, но были и пастели. Сюжеты преобладали какие-то неопределённые, странные, но все связанные с морской тематикой.

– Августа Ивановна, а это чьи картины? - вежливо поинтересовался Прозоров.

– Все мои, – не без гордости похвалилась старушка. – Мой муж был моряком – капитан.

Прозоров что-то спросил о её личной жизни, но Августа Ивановна тактично ушла от вопроса, вздохнув и невнятно пробормотав слово – магия.

– Желаете посмотреть мои фотографии в молодости? – И достала старый альбом, как будто приготовленный заранее для этого.

 Рассеянно перелистнув несколько страниц альбома, Прозоров вскользь заметил фотографию молодой женщины, кого-то ему отдалённо напоминавшую. Ну, конечно, узнал хозяйку! – Но, боже мой, – подумал Егор, – сколько обаяния и загадочности было разлито во всей фигуре и  облике Августы Ивановны. Черты её лица были не то, чтобы правильно красивы, а скорее обольстительно-порочны. Эта обольстительная порочность чувствовалась в призывном и одновременно отстранённом взгляде холодновато-серых глаз, в независимом повороте головы, в изгибе стройного тела, которое угадывалось под мягкими складками кокетливого платья. Егор не удержался от искреннего комплимента. Августа Ивановна с полуулыбкой и отрешённым взглядом произнесла: «В молодости я была совсем иным человеком». Пожилая дама привстала со стула, пристально посмотрела на Прозорова и грациозно повела плечами. При этом, всё это было совершенно естественно, без какого-либо наигрыша. Егор, улыбаясь, без всякой подготовки выпалил:

– Августа Ивановна, а не согласитесь ли вы сыграть у меня старуху-процентщицу, так сказать, создать образ в фотографии?

Старушка оживилась, глаза её заискрились:

– Да, пожалуй, это интересно. А где будем фотографировать? – поинтересовалась она.

– Давайте попробуем на кухне у маленького окна, – ответил Прозоров.

Егор обратил внимание на это оконце ещё раньше, через него струился мягкий свет, создавая лёгкие блики на предметах, в полутёмной кухне. Такой таинственный свет, как представилось Прозорову, будет подсвечивать глаза, если стоять вполоборота к окну и выявлять фактуру лица. Августа Ивановна, тем временем, принесла старинный плед, сказав, – что вот, специально для съёмки подойдёт, и творческая работа закипела. Егор был сильно удивлён: перед ним явственно возникла живая старуха-процентщица, во всяком случае, так как он её себе представлял. Августа Ивановна была, что называется – в образе – как говорят в актёрской среде. Прозоров увлечённо импровизировал. Он в азарте просил её встать то ближе к окну, то повернуться вполоборота или встать чуть левее, либо немного правее. Августа Ивановна спокойно, без всякой усталости или напряжения выполняла все указания Егора, предлагая и свои варианты. Только однажды по её лицу пробежала тень удивления и лёгкой насмешки, когда Прозоров спросил, – не утомилась ли она?

– От воспоминаний не устают, - прикрыв лицо рукой, произнесла пожилая дама, неожиданно молодым и слегка осипшим голосом.

 А потом они сидели в комнате, пили чай и тихо разговаривали, как обычно беседуют люди в полумраке. Подавая Егору сахарницу, у Августы Ивановны неожиданно-странно блеснули глаза. Свет в комнате не был включён, а за окном сгущались сумерки, так что точечному лучу света в полумраке, неоткуда было взяться. Между тем, глаза блеснули, как бриллианты и в то же время, как-то задумчиво сузились. Всё произошедшее по времени заняло не более трех-четырех секунд, но запечатлелось в сознании Прозорова, будто кадры из фильма.

Попрощались тепло, старушка на прощание записала свой телефон и адрес на бумажке. Прозоров, уходя, пообещал, что обязательно позвонит и посмотрел на Августу Ивановну совсем другими глазами! Даже в преклонном возрасте в ней сохранилась загадочная ускользающая красота.

Прошло недели три. Егор сделал пробные фотографии, ему очень понравились портреты пожилой дамы в образе процентщицы, и он решил порадовать Августу Ивановну. Прозорову даже, как ни странно, захотелось увидеть её взгляд. Позвонил – никто не отвечал, после этого звонил ещё несколько раз, в разное время, никто не снимал трубку. «Может быть, куда-нибудь уехала, или заболела», – раздумывал Егор. Наконец, месяца через два Прозоров решил, что надо всё-таки поехать по адресу, всё выяснить, тем более что его как будто что-то подталкивало. Поднявшись по гулкой лестнице до квартиры, Прозоров не без волнения позвонил. Дверь открыла средних лет полная женщина с интеллигентным лицом.

– Здравствуйте. Я знакомый Августы Ивановны. Она жива-здорова? – сразу обозначил своё отношение к вопросу Прозоров.

– Августа Ивановна, – удивленно протянула женщина, стоя в дверях.

– Именно так. Вот её рукой адрес и телефон записан, – подал бумажку Прозоров, чтобы его не заподозрили в чем-нибудь нехорошем.

Женщина мягким движением руки взяла бумажку, поднесла поближе к глазам, прочитала и задумалась, что-то вспоминая:

– Вы знаете, мы живём в этой квартире пятый год, и никакой Августы Ивановны за это время здесь не было.

Прозорову стало немного не по себе. Он уточнил:

– Пожилая дама такая, можно сказать, старушка, лет восьмидесяти, восьмидесяти пяти. Мы познакомились два месяца назад на творческой почве. Я был приглашён в эту квартиру, поверьте.

Женщина посмотрела на Егора быстро, но внимательно, потом, вздохнув, задумалась:

– Подождите, я что-то пытаюсь вспомнить, так сказать, связать, – произнесла она, сосредоточенно всматриваясь в одну точку. - Несколько лет назад, не помню уже точно сколько, здесь появлялась раза два или три красивая молодая девушка с холодноватым и одновременно задумчивым взглядом. Я потому её запомнила, что она одевалась, как мне показалось, в элегантные, но очень старинные платья. Мне тогда ещё подумалось, чем-то её облик напоминает исторические портреты XIX века. А звали-то её – Августа! Точно, Августа!

Прозорова как током ударило! Поблагодарив женщину и спускаясь по лестнице, Егор вспомнил, до чего же странно в тот вечер, блеснули глаза у Августы, свет при этом, стал втягиваться через зрачки, будто река жизни, блистая и струясь, словно Млечный путь, потекла вспять. Прозоров машинально открыл тяжелую дверь  и, с совершенно незнакомым для него тревожным чувством, вышел на улицу. Правильнее сказать – в Петербургский двор-колодец. Прозоров стоял слегка оцепеневший и оглядывал полутёмный двор. Мысли вихрем кружились в голове:

– Гоголь здесь писал «Вечера на хуторе близ Диканьки», Достоевский и его герои ходили и жили на этих каналах и в этих домах. Да это же – настоящий Бермудский треугольник с провалами во времени и пространстве!

Егор вышел из оцепенения и почувствовал, как его тело и душу стало заполнять неведомое ему доселе состояние теплоты, возникло ощущение причастности к вселенской тайне жизни. Ему даже на миг показалось, что он обрёл некую высшую сакральную мудрость. Чувство это было радостное, но всё-таки беспокойно-волнительное. Прозоров, как и Андрей Болконский, со всей глубиной убеждённости осознал, что всё в мире взаимосвязано: и люди, и события, и время в пространстве, и даже город, тем более такой, как Петербург, который возможно, является живой мыслящей субстанцией. Весь этот смерч неожиданных откровений и спорных открытий охватил Прозорова. И он, выйдя из двора, словно во сне, медленно подошёл к каналу, облокотился на решётку и, наклонив голову, стал пристально всматриваться в расходящиеся круги на тёмной воде.


02.10.2016

Разместить комментарий

Рубрики

Мои авторские фильмы

Новое в блоге